Исповедь убийцы

История может содержать спойлеры (для тех кто еще не вступал в темное братство). Могут быть огрехи из-за незнания каких-то аспектов игровой вселенной. Написано под реальным нежеланием автора выполнять контракт.

«-С каджитами начинает твориться что-то странное, когда они приезжают в Скайрим. Не помню, где и от кого я слышал эту фразу. На самом деле, я никогда не понимал ее смысла. Со мной действительно произошло очень много удивительных событий, с тех пор, как я чудом выжил при кораблекрушении у негостеприимных берегов Скайрима. Нас часто несправедливо подозревают в воровстве, однако именно воровство в тот день загнало меня, спасающегося от казни вора, на первый попавшийся корабль. Я не задумывался о том, куда плыву, и как буду жить дальше – меня так сильно обуял страх смерти, что я хотел как можно дальше убраться от тех мест, где кто-то может меня узнать.

Морозный воздух здешних мест даже после стольких лет пробирает меня до косточек, но я никогда не забуду тот убийственный холод, с которым меня приняли местные воды.

Вокруг были льды и обломки корабля, сулившие спасение от глубины и ледяных объятий, но мышцы сводило судорогой, поэтому все, что мне оставалось – это беспомощно барахтаться в воде, в надежде на чудесное спасение. Казалось, прошла целая вечность, я уже почти не чувствовал своего тела, когда я ощутил, что уперся во что-то пологое и твердое. Из последних сил вытолкнув себя на льдину, я наконец расслабился, насколько это было возможно мокрому каджиту в мороз на льду. Я не питал иллюзий, я знал, что пропадающее ощущение холода и путаница в мыслях - не что иное, как признаки приближающейся смерти. Последнее, о чем я подумал – как иронична моя судьба – спасаясь от палача, замерзнуть в чужих землях.

Очнулся я только через несколько дней в палатке некого аргонианина. Он мало со мной разговаривал, в основном интересовался моим состоянием, которое, честно сказать, было ужасное. Меня постоянно лихорадило, глаза слезились, сухой кашель раздирал горло. Аргонианин делил со мной пищу, следил за огнем в палатке и периодически давал пить некое зелье, немного горьковатое на вкус и красноватое на цвет. Мало-помалу мое состояние улучшалось, и когда способность здраво размышлять вернулась ко мне, я начал интересоваться, где нахожусь и что стало с остальным экипажем корабля.

Аргонианин, так и не назвавший своего имени, немногословно дал понять, что никто не спасся. То ли был неправильно рассчитан курс, то ли в ту ночь на маяке произошло что-то непредвиденное, в любом случае, корабль наскочил на льды, а холодные воды приняли в свое лоно экипаж.

Когда я уже смог вставать на ноги, и мое общее состояние было почти нормальным, аргонианин вывел меня на дорогу и махнул рукой вдоль нее. Пройдя пару часов, я вышел на стоянку каравана своих сородичей. Я пошел к ним безбоязненно. Слухи, конечно, разносятся быстро, но вряд ли до Скайрима донеслась весть о сбежавшем воришке.

Боец из меня был никакой. Все, что я умел – это хорошо красться, а таким умением сложно похвастаться в обществе каджитов, где это умение чуть ли не врожденное. Поэтому, в основном я готовил еду, собирал дрова и нес поклажу. Иногда нам встречались другие караваны, я время от времени работал то в одном, то в другом.

Главный из них, ведомый Ри’садом между Маркартом и Вайтраном, стал мне роднее всего. Ри’сад заботился о каждом каджите, как о своем близком друге, следил, чтобы кошки не подсаживались на лунный сахар, лечил, кормил и обогревал каждого. Его теплая улыбка, с которой он вел торговлю, обволакивала нас, словно мягкие ветра Эльсвейра. Общее дело объединяет, поэтому не мудрено, что каджиты караванов (позже мне встречались и другие), будучи изгнанниками в городах, были дружны подобно семье. Эти-то узы, со временем забытые, вдруг открыли мне глаза и показали, чем стала моя жизнь.

А жизнь моя однажды круто повернула свое течение. Наш караван разбил лагерь под стенами Виндхельма, до которого мы добрались только к ночи из-за глупой проверки патруля Братьев Бури.

Спускаясь к реке за водой, я заметил аргониан, работающих в доках, и заинтересовался этим. Насколько мне было известно, каджитов и аргониан в Скайриме не жаловали пропуском в города, а так хотелось посидеть у огня в таверне за кружкой согревающего меда. Вернувшись в лагерь, я прихватил с собой походный мешок и отправился в доки - в караванах таких временных сожителей особо не держат, если только с уходом временного не остается меньше четырех человек в группе.

Вопреки моим надеждам, аргониан не пускали в город. Они работали за гроши и жили в общем помещении в стенах города, однако, они поведали, что не раз проникали в город, завернувшись в тряпье. Если вести себя осторожно, тебя максимум могут принять за обнаглевшего данмера и уволочь к кварталу серых, куда загнали всех темных эльфов из все тех же соображений дискриминации. О, Девять! Мне порой кажется, что вся эта гражданская война только из-за того, что норды слишком уж закостенели в своих нравах. В общем, обговорив с аргонианами несколько моментов, я спрятал хвост под одежду, одел капюшон и как можно тщательнее спрятал свое лицо под шарфом. Пройдя в город через почти не охраняемые ворота, я, через квартал серых, начал осторожно пробираться по городу.

Я не имел целью что-то украсть или выведать. Отчасти меня привело любопытство, хотелось побродить по городу и если повезет, увидеть или услышать что-то интересное. Ри’сад, ярый путешественник, часто показывал нам, на какие чудеса богаты земли нордов, я надеялся, что и города, несмотря на свою приземистость, могут открыть нечто удивительное. С такими мыслями я как можно незаметнее двигался по городу, не выбирая особенных маршрутов, как вдруг до меня донесся чей-то разговор. Как выяснилось, я подоспел лишь к концу разговора – говорившие удалились спустя всего пару минут, но, из услышанного я смог понять, что в дом, за которым я спрятался, подслушивая разговор, местные боятся зайти из-за какого-то проклятья. И тут мое воровское прошлое сыграло со мной злую шутку.

Я пробрался в дом. Мысли о проклятье выветрились у меня из головы, я слышал лишь звон монет и видел в своем воображении переливы драгоценных камней. Я был настолько погружен в свои мечтания, что не заметил, как вошел в комнату, полную света. Бубнивший что-то до этого мальчик испуганно подскочил с пола и уставился на меня.

Через секунду его усталое лицо озарилось радостью и он начал что-то звонко верещать про родителей и детский приют, называть меня убийцей Темного Братства и просить заключить с ним контракт на убийство. Видимо мое таинственное одеяние, целью которого было сбить с толку стражников, вполне соответствовало представлению мальчика об одеянии убийцы. Я хотел было оправдаться, сказать ребенку, что ничего общего с Темным Братством не имею, но тут я понял, что положение мое весьма сложное. Если я не убийца, пришедший на зов мальчика, то я не кто иной, как вор, пробравшийся в дом. Причинить вред ребенку я бы не смог, а оказаться в руках у стражи мне бы очень не хотелось. И я решил подыграть ребенку. Казалось бы, выдать себя за члена такой опасной организации было бы куда более не разумно. Тогда я лишь отмахнулся от таких мыслей. Неужели Темное Братство не ответило бы за столько недель клиенту, пусть даже и ребенку? Из того, что я слышал об этой гильдии, они убивали всех, за кого им заплатят, особенно если плата достаточно высока. К тому же я слышал, что имперцы устроили на Братство охоту в Тамриэле. Так или иначе, я, не говоря ни слова, попытался создать у мальчика впечатление, что сделка заключена и как можно быстрее убрался из его дома. От всего происшедшего у меня появился внутри неприятный осадок, и я решил не продолжать свою экскурсию. Я дал себе слово больше не рисковать, забираясь в города, а о случае с мальчиком быстро позабыл, загрузившись заботами.

Спустя несколько месяцев, я, вместе с торговым караваном, подошел к стенам Рифтена.

Стояла поздняя осень, славная своей ветреной дождливой погодой. Каджитам в такую погоду приходится особенно несладко. Ветер, кажется, игнорируя одежду, пронизывает мокрое от дождя тело, забирая из него все тепло. Мы были поглощены работой по обустройству лагеря, когда к нам приблизилась некая пожилая женщина с просьбой продать ей целебный отвар. Когда она услышала цену, то начала сильно ругаться, поминая всех каджитов почем свет. Живя нелегкой жизнью в Скайриме, нам меньше всего хотелось портить отношения с местными. Поэтому, когда главный каравана слегка кивнул мне, я зашел в палатку и вынес оттуда бутылку лечебного отвара и небольшое золотое колечко. Задобрив старуху, мы вернулись к своим делам. Весь день прошел в заботах – нужно было установить и укрепить палатки, уложить дрова в сухое место, разложить товар так, чтобы он не испортился от влаги – все это под затяжные дожди и не щадящий ветер. Добравшись до своей кровати поздним вечером, я быстро заснул.

Проснувшись, я первым делом отметил странный привкус во рту. Похожий привкус мне уже доводилось ощущать, когда, еще будучи котенком, в таком теперь далеком Эльсвейре, я однажды залез в отцовский ящик и лизнул переливающийся перламутром заманчиво пахнущий парализующий яд. Те несколько минут, что я пролежал без возможности пошевелиться, наверное, и зародили во мне такое сильное чувство страха смерти на всю жизнь. Не открывая глаз и не шевелясь, я осторожно принюхался. К запаху подгнившего дерева примешивались запахи людей и каджита, но его запах не принадлежал ни одному каджиту из нашего каравана. Ничего больше не оставалось, я открыл глаза, и мое сердце словно упало в глубокую пропасть.

Женщина в темном одеянии и кинжалом на поясе беззаботно сидела на шкафу, покачивая ногой. Во всем ее облике угадывалась какая-то смертоносность. Казалось, что она в любую секунду способна устремиться вперед, обнажая клинок. Увидев, что я проснулся, женщина мягким тихим голосом поведала мне о том, как нехорошо портить репутацию такой прославленной организации, как гильдия убийц, перехватывая у нее работу. Ужас сковал меня сильнее яда. Так вот оно что, подумал я, ночью меня опоили чем-то, похожим на яд паралича и перевезли в укромное место, подальше от ненужных глаз, в какую-нибудь глушь, где никто не услышит предсмертных воплей… Мне вспомнился мальчик и моя игра в таинственного убийцу, но ведь я не выполнял никакого контракта, я не убивал! Убийца показала мне полупустую бутылку целебного отвара и золотое колечко. Яд… Это целебное зелье нам продал ученик алхимика в Виндхельме. Видимо под видом зелий алхимика, ученик продал нам свои первые работы, в которых перепутал какие-нибудь ингредиенты. Получается, я своими руками дал старушке яд, и какой старушке! Именно той, которую мальчик заказал Темному Братству! В тот момент я пожалел, что сбежал от топора. Из сезона в сезон мерзнуть в чужих краях, и под конец оказаться в руках людей, прославенных своими зверствами, лучше бы мне упокоиться в родных землях! Только парализовавший меня ужас не позволял мне упасть на колени и просить о пощаде, хотя я знал, что убийцы – не те, с кем можно договориться, особенно если у тебя нет достойной суммы. Хотя и деньги для них – лишь полезное приложение к любимому занятию. Однако женщина довольно отметила мое молчание и предложила сделку, словно у кого-либо, столкнувшегося с убийцей Темного Братства, такой уж большой выбор. Сделка, которой я не могу себе простить, которая обнажила слабость моей души и превратила ее в ужасный порок. Мужчина, старуха и каджит.

Три безвольные жертвы под прицелом моей трусости. Сердце бешено колотилось, его биение отдавалось где-то в горле, в глазах рябило, в ушах стоял шум. Старуха что-то орала про детей и требовала ее немедленно отпустить, мужчина оправдывался в своих вылазках и загубленных в налетах жизнях, каджит держался нагло и угрожал своими людьми. Теряя над собой контроль, уже дойдя до предела от надвигающегося ужаса, я сжал вспотевшей рукой кинжал и с силой вонзил его в каджита. Коротко вскрикнув, каджит упал ничком на пол и затих. Старуха начала вопить еще громче и неразборчивее, мужчина вжался головой в пол и зарыдал, моля пощадить его. Голова опустела. Исчез шум, сердце с размеренностью песочных часов отсчитывало удары. Я ощутил жуткую тошноту. Оглушив обе жертвы, убийца выразила восхищение моей «работой» и велела мне идти за ней. Всю дорогу мы двигались молча. Я вяло шел навстречу неизвестному, осознавая три вещи – я боюсь умирать, я ненавижу убивать и мне теперь никогда не выпутаться.

Когда, казалось бы, только начинаешь привыкать к жизни, она преподносит новые сюрпризы. Несколько месяцев уже меня натаскивали в искусствах незаметного передвижения, пыток и убийства. Свои первые контракты я выполнял под присмотром опытных братьев и сестер, и мне стоило больших усилий сдерживать тошноту и проявление эмоций.

Несколько месяцев я жил среди ужаса, с ужасом внутри. Постепенно убийства стали приносить только пустоту, ощущение безнадежности, и лишь страх смерти имел прежний вкус, который ощущался, когда я пытался придумать план побега. Сложно убежать от тех, кто без свидетелей знает, что очередной отшельник, обитающий в какой-нибудь горной пещере вдали от людей, уже избавлен от страха перед слугами смерти. Я безрадостно проживал свои дни, совершенствуясь в том, чего больше всего страшился, не зная, что мне предстоит еще большее отчаяние. Я понял это, только когда увидел на карте место, где меня ждала очередная жертва.

Время – непреодолимая сила. Оно толкает все в мире к изменению. Все, на что наложен отпечаток материального, даже эмоции и чувства, подвержены его влиянию. Может быть именно поэтому, на исходе своих лет, я могу нести то бремя, что с трудом нес в молодости, и даже большее. Могу без потустороннего страха слушать указания безобразного трупа Нечестивой Матроны. Могу хладнокровно раздавать контракты новичкам. Могу пытать и убивать. Но есть и то, над чем время не властно. Оно не властно над той горечью раскаяния, с которой я вспоминаю того немногословного аргонианина, оказавшегося ныряльщиком за сокровищами на затонувшие корабли, подобравшим меня на льдине, поившим меня целебным зельем и утонувшим от подмешенного мной яда упадка сил. Увидев тогда его стоянку, помеченную на карте меткой братства, я с трудом сдержался от крика. Время не властно над теми узами, которые связывают меня с моими друзьями каджитами, с теми, кто был мне опорой и поддержкой в трудные годы, проведенные в Скайриме, вдали от родины. Тем больнее было услышать из уст многолетнего трупа знакомое имя – Марандру-Джо. Это имя отрезвило меня, надавило всей тяжестью моего бремени. Я упал на колени и долгое время не мог прийти в себя – весь ужас убийств и пыток прошел передо мной. Вот измученный бретонец, хрипя и истекая кровью, рассказывает, где он спрятал деньги, следом дочь императора, замолкая на полуслове, испуганным застывшим взглядом смотрит на стрелу, торчащую в груди, а вот и двойник самого императора, сделав последнюю просьбу, обреченно поворачивается ко мне спиной… Слезы текут из моих глаз, смачивая мех. Минута, другая и я возвращаю контроль над своим телом и душой.

Ри’сад, как обычно, приветливо общается с покупателем, кто-то греется у костра, охранник для поддержания формы колет дрова. Все такие же уставшие, скучающие по дому, промерзшие, и такие же бодрые духом.

Однако, мне нужно лишь одно лицо. За годы, проведенные в Темном Братстве, я стал экспертом по эмоциям всех рас, и мне не составило труда различить тень вины, замаскированную под добродушную улыбку. Вес чужого бремени может оценить лишь тот, кто честно несет свое. Я кладу свой страх на одну чашу весов, свое бремя на другую и принимаю решение.

-И поэтому ты здесь. Но ты сам сказал, что Братство все узнает, какой смысл? И что за чувства вины и страха у убийцы? Я думал, что плачу профессионалам, когда заказал этого кота!

-Братство не узнает. По крайней мере, некоторое время. Я единственный Слышащий, не знаю, найдет ли Матрона другого. Мне остается лишь молиться о том, чтобы это произошло не так скоро, чтобы у Джо хватило времени обрести покой. Ты прав, такие чувства не красят убийцу, мешают работе, ставят пятно на чести Братства, но я бы не променял их на наслаждение от убийства и жажду крови. Я все еще страшусь смерти, особенно теперь, когда моя душа принадлежит Ситису, но моя жизнь не стоит стольких жизней.

-Черт с ним, с этим котом! Я заплачу тебе вдвое, втрое больше! Только оставь меня в живых и развяжи! Я отказываюсь от контракта!

-К сожалению, для нас обоих, контракт отменить нельзя. Однако, к сожалению для тебя, я не могу его выполнить так, как тебе изначально хотелось. У меня завалялась бутылка крепчайшего паучьего яда. После тебя, за здоровье Джо!»